Февральская революция 1917 года – это желание свободы, Октябрьская революция 1917, плавно перетекающая в январскую революцию РСФСР – это смена собственника. Августовская революция 1991 года – это желание свободы, октябрьская революция 1993 года – это смена собственника. Что дальше, снова желание свободы? После того, как ее получили или, после того, как образ этой свободы в националистическом угаре был продемонстрирован на Украине, что дальше, созидание или разрушение? Какая свобода нужна сегодня? Никакая – нужна справедливость, но справедливости без передела собственности не бывает, следовательно, зреет опять двусоставная революция – вначале свобода, неважно для чего, а затем передел собственности. И снова все по кругу. Почему в России никак не получается мирно и без оружия?
Апологет Февральской революции 1917 года, представитель Государственной Думы на станции Дно, где закончилась история Российской Империи, закончилась вероломно, предательски, Василий Шульгин, в своих мемуарах «Дни», так охарактеризовал революцию масс:
Один раз хорошенько прикрикнуть, и все станут на места… Это ведь все трусы, они только потому бунтуют, что их боятся. А если бы увидели твердость — сейчас спрячутся… Но в Петербурге не смеют, там сами боятся. Там настоящая причина революции – боязнь, слабость. Они — революционеры — не были готовы, но она — революция — была готова. Ибо революция только наполовину создаётся из революционного напора революционеров. Другая её половина, а может быть три четверти, состоит в ощущении властью своего собственного бессилия.
Движущей силой революции, ее организаторов, В.Шульгин называл ворами, а в будущем – грабителями, именно поэтому он требовал пулеметов, чтобы расстреливать русский народ, слепо доверявший этим ворам – грабителям. Удивительное преображение публициста и оратора в ненавистника своего собственного народа, плененного чуждыми, ложными идеями неведанной свободы. Да и, что собственно, было такого невозможного в этой революционной свободе, что ради нее нужно было пренебрегать даже собственной жизнью? Ничего, одна сплошная революционная химера, которой пользовались умелые пропагандисты и ораторы, наподобие В.Шульгина, которого, в свою очередь, отодвинули от кормушки революции те, кого он страстно ненавидел в Киевском политехническом институте.
Что же можем мы почерпнуть из наследия Шульгина для дня нынешнего? Прежде всего, власть не должна быть слабой ни для кого, ни для Запада, ни для собственного народа. Но она должна быть обязательно справедливой, иначе получится террор, диктатура и репрессии против общества. А это уже проявление слабости, которой немедленно воспользуются воры, а в дальнейшем банальные грабители, мечтающие получить власть в свои руки для насыщения своих низменных пороков – желания подчинять и подавлять, и желания несметного богатства в представлении: «государство – это я». Разве на Украине в 2014 году было иначе? Разве там не было своих шульгиных, требовавших пулеметов для подавления восставшего Донбасса? Порошенко, а следом Зеленский, что защищали, убивая мирных граждан Украины? Революцию достоинства? Целостность страны? А, что защищал Ельцин в Чечне – революцию приватизации или целостность страны?
Видите, как свобода одних приводит к убийствам других? И в этом суть любой революции в России, на Украине, в Белоруссии, в Грузии, в Молдавии, в Киргизии, когда воры становятся грабителями и начинают активно подавлять свободу простых людей, вводя принцип этнической, ментальной или партийной сегрегации. Любая революция обязательно подавляет свободу, называя ее уже контрреволюцией после победы очередного Майдана. Так, за чем шли на баррикады, чего ради погибали, за какую идею становились «небесной сотней»? За идею сегрегации, за идею власти и грабежа для нескольких десятков самых негодных людей, пользующихся покровительством Запада? Увы, такова природа всех революций, этой эпидемии психического расстройства, внезапно охватывающего огромные массы народа.
Абсолютно правильно писал В.Шульгин, что революция только на треть создается волей своих вождей и энергией масс, а на две трети она становится детерминированной только потому, что власть боится этой энергии масс, что во власти нет больше людей, способных прикрикнуть, способных применить силу, но не огульно против всего народа, что невозможно, а точечно, хирургическим путем, вырезая то место, которое начало умножать раковые клетки вокруг себя. Что порождает страх власти перед энергией масс? Собственная безответственность, желание переложить решение вопросов на своих заместителей, руководителей департаментов, губернаторов и людей на местах. Именно это происходит сегодня, когда президент откровенно боится перемещаться по стране, чтобы не заразиться коронавирусом.
Поэтому две недели сидят взаперти генералы и чиновники, ожидая встречи с президентом, причем сидят поодиночке с бутылкой виски – помощника в коротании вынужденного безделья. О чем они думают в это время, что проклинают? Свободу одних и несвободу других. Но никто, включая дистанцировавшегося от всех президента, не помышляет о личной ответственности за происходящее в стране и в обществе. Господа, именно так начинаются революции! С несвободы одних и ложно понятой свободе других. Управление государством – это колоссальная ответственность каждый день. Не перед собственными соратниками, а перед народом, перед Богом, перед будущим России. И от того, какое место в российской истории думает занять глава государства, каким он представляет собственное будущее – зависит нынешнее настоящее. От этого представления складывается образ правящей элиты, взаимоотношения внутри нее и нацеленность на результат: свой или общественный.
Если нынешняя элита, сформированная в революцию ГКЧП и революцию Ельцина 1993 года, получила свою свободу в приватизацию 90-х, то и весь стиль ее руководства заключается в непрекращающемся дележе собственности, и в полной оторванности от нужд народа и государства. Нас всех, включая Россию, не просто не замечают, а сделали своими партнерами по уничтожению страны, возложив вину за весь негатив в экономическом развитии на народ, как в 1917 году возложили вину за отстранение Государя Императора Николая II на него самого. С этого самого момента февральской революции, мы, русский народ и Россия, пребываем в положении козла отпущения для всего мира, на которого возложили грехи и отпустили в пустыню. Ничего хорошего из такого обращения с нами и с Россией не получится – уже не получилось.
Нынешняя российская власть живет двумя страхами: за свое имущество и за свое будущее. Это наследие приватизации и двух революций, в ходе которых была вначале приватизирована свобода, а затем и собственность, довлеет над нынешней российской элитой, стремящейся обезопасить себя на Западе, под защитой Британской короны и американского могущества. Именно эти наследственные страхи буквально разъедают соединительную ткань власти, вынуждая руки, ноги и голову двигаться в разные стороны. Со стороны данная несобранность движений выглядит, как клановое деление власти на правящие группы, но все вместе эти члены одной элиты представляют собой хаотическое действие разрозненных частей. Поэтому возникает ощущение саботажа во власти, наплевательское отношение исполнителей к порученным делам, а также прямая заинтересованность в результате только там, где можно разделить государственные деньги.
Точно так происходило накануне первой революции 1917 года, когда никто из высших сановников и даже из представителей Дома Романовых не понимал Николая II, не желал следовать за ним, дышать тем воздухом, которым дышал он. Постоянная чехарда сановников, вмешательство зарубежных стран во внутренние дела Российской Империи, воровство и казнокрадство сделали возможным появление революционной ржи, разъедающей ткань государства и общества. Это действие не было нигилизмом, ненавистью к правящему классу или стойким желанием республики – в воздухе носилось нежелание Царя, усталость всех, даже великокняжеской фронды от первого лица, хотя такое положение дел в рамках наследственного Самодержавия невозможно, немыслимо. Однако невозможное стало не просто возможным, но изменило ход истории, припустило время вперед, но без четкого образа будущего. И без Царя!
Как можно охарактеризовать это время? Страх? Нет, не страх, элите нечего было бояться революции – она сама ее устраивала. Свобода? Да, свобода от прежних порядков, от давно установившегося положения дел, когда даже классовое общество докатилось до равенства, не имущественного, но общественного. Власть внезапно стала коллективной, распространив политический парламентаризм на все формы исполнительной власти. Обуянные свободой без Царя, мало кто понимал, что ответственность с руководителей революция не снимает. А как же свобода? Нет ее, этой продажной девки, свобода покупается и продается, свободой заражают массы неизлечимой болезнью, а после ведут на плаху тех, кто воспринял свободу слишком лично. Свобода поколебала государственность, создала большевистскую тиранию и узурпацию власти одной партией. Вот, что такое свобода в России, ложно понятая и ложно проданная!
Разве не так было в 1991 году и вплоть до октября 1993 года, когда снова начались репрессии власти? Свобода, как государственная анархия долго не живет, ее обязательно приведут в стойло и повесят хомут на шею – ведь нужно пахать бескрайнее русское поле. И сегодня, спустя сто лет после первой свободы, мы вновь оказались в желании новой свободы. Но от чего? Свободным от России быть нельзя – это утопия, свободным от общего дела быть нельзя – это опасно для всех, следовательно, новая свобода опять будет свободой от прежних порядков, которые, наверняка, были более либеральными, чем будущие репрессии. Такой парадокс!
