Министр иностранных дел Франции в середине XIX века Алексис де Токвиль так характеризовал собственную бюрократию послереволюционной Франции:
При каждом перевороте, самый организм власти оставался незатронутым и жизнеспособным, прежние функции исполнялись прежними чиновниками, которым удавалось пронести через многообразие политических законов свой дух и образ действия. Они судили и управляли именем короля, затем именем республики, наконец, — именем императора. Затем колесо судьбы завершало очередной поворот, и они вновь управляли и судили во имя короля, во имя республики, во имя императора, оставаясь теми же и свершая те же действия. Какое им было дело до имени господина? Для них было важно не столько слыть добропорядочными гражданами, сколько быть хорошими администраторами и хорошими судьями. И стоило только миновать первым потрясениям, казалось, что в стране ничто не изменилось.
Это послание современным бюрократам, нынешней пирамиды власти прекрасно уживается с двумя теперь уже базовыми концепциями современного общества: 1. Механистического детерминизма будущего из образа прошло, когда самые незначительные признаки общественного недовольства со временем вырастают в неразрешимые проблемы, которые, после разрешения, снова начинают накапливаться, но уже в ином виде, 2. Теории управляемого хаоса Стивена Манна, разработанного в недрах Пентагона, где утверждается, что любое общество несет в себе, как разрушительную социальную энтропию, так и самоорганизующуюся критичность нового общественного устройства после хаоса революции.
Однако этот взгляд из Франции подходит ли в полной мере России? И да, и нет. Революция октября – января 1917-1918 года в полной мере продемонстрировала новый порядок создания управляющей элиты, когда старые царские бюрократы оказались востребованы только на первом этапе становления новой власти. Дело «Весна» в 1930 году практически полностью прекратило преемственность бюрократической власти, поставив на местах новых людей. То же самое происходило в революцию 1991-1993, когда за два революционных года был полностью заменен состав правящей элиты и бюрократов на местах, а окончательное торжество новой управляющей генерации произошло к выборам президента в 1996 году. Французский опыт не проявился в России так, как эти политические процессы происходили на Западе, и во многом из-за того, что в нашей Державе исстари сложилось так, что всегда переворачивают страницу прежней цивилизации навсегда, безвозвратно, вместе с ней закрывая прошлое.
Именно поэтому в России аристократические роды менялись властью, прекращая преемственность поколений, строя новую Россию буквально с чистого листа. Безусловно, каждый новый руководитель, благодаря исконному российскому патернализму, строит все общество под себя, делая собственное мировоззрение достоянием всех и каждого, но, стоит только этому правителю уйти в вечность или быть свергнутому, как новый правитель со своими, присущими только ему идеями, полностью меняет общественное мировоззрение. Назвать такое положение рабской психологией русского народа было бы в корне неверно, просто от великого доверия каждому российскому правителю всегда рождается новая идеология власти, становящаяся достоянием всего общества.
И, если во Франции бюрократии нет никакого дела до имени первого лица в государстве, то в России все не так. Независимо от формы общественно-экономического строя, для граждан нашей великой Родины имя первого лица означает все или почти все. Его любят или ненавидят, с ним заочно спорят или безоговорочно доверяют, но он всегда остается главным, отвечающим за всю страну, за каждого человека. Вся бюрократическая пирамида власти в России не действует в отрыве от первого лица, чье мнение всегда архиважно для каждого бюрократа, ведь деньги от места, должности – это вторично, главное – угодить хозяину, тогда и деньги, и место сохранятся весьма продолжительное время. Поэтому в верхах нет оппозиции президенту, Генеральному секретарю, вождю революции и т.д.
Российская пирамида власти – это жесткая иерархия управления, наподобие военной, бюрократы на всех этажах этой пирамиды управляют не так, как им хочется, но только так, как приказывает начальство. Нет никакого своеволия, кроме алчности, но такие люди, играющие не по правилам, очень быстро покидают свои посты, кляня себя за недопустимые отклонения от общей линии поведения. Однако такая структура российской власти – это идеальная форма ее организации, в действительности, кроме фактора первого лица, есть еще фактор народного доверия, которое очень бояться растерять в Кремле. Прекращение репрессий в 30-х годах было вызвано не только необходимостью подготовки к войне, но и усталостью людей от постоянной накачки негативом от действий врагов народа. Послевоенные «Ленинградское дело» и «Дело врачей – вредителей» были, скорее, внутриклановыми разборками, чем новым витком репрессий.
Французская формула Токвиля «революции происходят тогда, когда условия жизни населения становятся лучше и уходят от сильной нужды и самого тяжёлого гнёта» не работает в России, когда дворцовому перевороту всегда требуется доказательство его последовательной неизбежности и механистической детерминированности. Крестьянские восстания и рабочие забастовки в Российской Империи были ответом на неудачную войну с Японией, неурожаи, плохие условия труда и отсутствие социальных гарантий. Естественно, народным бунтом воспользовались глашатаи революции – интеллигенция, требовавшая больших свобод для себя. Свободы для чего? Для критики царского правительства. Появляется предтеча республиканского строя – Государственная Дума и дуалистичная монархия, когда председатель кабинета министров визировал подпись Царя. Создание демократических свобод в России в итоге привело к революции, отстранению Николая II от власти и установлению вместо Самодержавия республики.
Бюрократы остались на месте? Ничуть! Но новая, самоорганизующаяся критичность или, говоря простым языком, самоорганизация общества после краха прежних порядков выдвинула на места новых людей, хотя и имеющих прежний опыт. И только Октябрьская революция полностью смела остатки прежней бюрократии, поставив на места революционеров, подчинивших своему мировоззрению прежних бюрократов, но ненадолго. Перестройка и гласность, демократические свободы в СССР, выдвинутые Горбачевым, детерминировано разрушили красную империю, что прекрасно иллюстрирует тезис о том, что нельзя проводить модернизацию и реформировать тот строй, который есть сегодня, сейчас, ибо любое действие, вмешивающееся в структуру патернализма, в структуру управления неизбежно ведет к отмиранию прежней государственности.
Понятно желание Кремля модернизировать управление в России, но такие действия создают опасность переворота, новой революции сверху, ибо революции снизу не бывает. Народу всегда нужны глашатаи, но не те одиночки, которые финансируются Западом, а те, кто находится здесь и сейчас. Ленин не был вождем революции в полном понимании этого термина, его положение во главе революции было бы невозможно без февральского переворота и наступившей эпохи коллективного руководства республикой. Ленин был формой организации этого коллективного органа управленцев, создающего идеологию большевистского движения, тактику и стратегию, и только после свершившегося факта новой государственности РСФСР он стал вождем революции, ее глашатаем, то есть, фактически тогда, когда сама революция была закончена.
В августе 1991 года защитники Белого дома шли защищать не Ельцина, а свою свободу, отлично разглядев в ГКЧП возвращение командно–административного управления, против чего активно выступал Горбачев и его патернализм транслировал на все общество демократические свободы. Впрочем, Ельцин не стал вождем буржуазной революции, Ельцин-центр, это не мавзолей Ленина, а, скорее, либеральный цветник, который со временем обязательно засохнет, что явно свидетельствует о том, что российские демократические процессы идут иначе, чем во Франции, где любят вспоминать свою революцию и взятие никому не нужной Бастилии – этого масонского символа смены монархии на республику.
Мы же всегда переворачиваем страницу и строим новое общество, новое государство, новую цивилизацию. Бюрократия – это не наследие прежнего государственного строя, а состояние власти, которая всегда стремится к своему расширению, к появлению новых функций, новых департаментов, советов и прочих бюрократических аппаратов, чтобы потом сбросить эту ношу за ненадобностью. Бюрократия – неотъемлемое свойство любой формы власти, так как растущая многозадачность власти требует ее расширения, но в самом расширении бюрократизма в России есть детерминированная опасность новой революции, как решения неудовлетворенности чиновников своим положением внутри пирамиды власти. Очевидно, что постоянно растущие горизонтальные и вертикальные связи бюрократии неизбежно приводят к желанию карьерного роста – без этого нельзя, но на некотором этаже властной пирамиды уже не пробиться никогда. Стоя перед стеной из ближайшего окружения, не имея никаких гарантий своей безопасности, нижние этажи пирамиды власти начинают будущую революцию, заручаясь поддержкой народа, который в некоторой своей массе вечно недоволен.
Именно поэтому опасность Навального, Немцова (ранее), Гудкова и прочих оппозиционеров не в том, что они финансируются Западом, а в том, что имеют поддержку внутри пирамиды власти, среди тех, кто мечтает пробить верхушку и оказаться над горизонтом управления. Кроме того, любая самоорганизованная форма общества имеет свой период подъема, плато развития и стабильности, а также неизбежный спад, который снова сменяется подъемом, стабильностью и спадом.
