Корнавирусная пандемия страха, как первый этап подготовки человечества к новому веку, принес с собой новые термины, которые по замыслу своих составителей, должны научить свободолюбивое доселе общество стать подобием военизированного подразделения добровольцев – волонтеров от пандемии, уже сегодня переходящей в пандемию психических расстройств и внезапных смертей людей из самых разных слоев общества. Сокращение численности населения Земли происходит не по чьей-то злой воле, но в результате глубинных процессов в обществе, окончательно деградировавшем в постиндустриальную эпоху, и поэтому потерявшему способность существовать с какой – либо целью. Именно отсутствие цели своего существования убивает человечество почище любой вирусной эпидемии, особенно в условиях всеобщего социального психоза, раздуваемого СМИ и главами регионов, заботящихся не о здоровье людей, а о собственном кармане и о собственной власти, которая в ходе коронавирусной войны получила диктаторскую исключительность, состоящую в подавлении любых гражданских свобод, но ради чего – губернаторы не знают, как не знает этого вся правящая мировая элита, все еще разделенная по национальному принципу. Однако это непонимание социальных процессов в условиях пандемии не означает, что этих процессов нет, наоборот, они идут с колоссальной скоростью, буквально приучая общество к делению на классы, с их исключительностью собственного права и тех ценностей, которые ложатся в основу классового неравенства. Первым пробным шаром в будущем делении на классы стало внедрение в сознание масс термина «социальная дистанция», подразумевая под этим термином дистанцию между людьми в условиях пандемии, но в действительности у «социальной дистанции» абсолютно иное общественное наполнение, и те, кто применил этот термин к нашему времени, надо полагать, полностью понимали механизм будущего замещения одного смысла другим. Даже если не понимали, но сделали это интуитивно, то результат внедрения в сознание масс «социальной дистанции» не заставит себя ждать.
Термин «социальная дистанция» был введен в конце XIX века немецким социологом Георгом Зиммелем, предполагающим социально-имущественное строение классового общества, создание внутри него барьеров, которые охраняли бы правящую элиту от покушений со стороны простого народа на права тех, кто определял все социальные и имущественные отношения в государстве. Социальная дистанция неотделима от социального положения, характеризующегося собственностью, отношением к власти, этнической принадлежностью, политическим и финансовым влиянием, а также наследственным положением в аристократической элите. Сохранение социальной дистанции создает прочный каркас вертикали власти, а также защиты элиты от внешнего воздействия иных социальных групп населения, конкурирующих за властные полномочия в государстве. Так, в парламентско – президентской республике, на примере России, можно увидеть, что социальная дистанция, принадлежащая трем ветвям власти: законодательной, исполнительной и судебной, делает эти составляющие российского правящего истеблишмента фактически неподсудными и равноудалёнными от всех остальных групп населения, что создает модель элитарности политических и финансовых групп. В монархическом строе социальная дистанция образуется по степени близости к Престолу между группами сановников и наследственных дворян, где на самом верху находится царская Династия, равноудаленная от всех иных социальных групп исключительностью собственного правящего, династического положения.
Социальная дистанция, как форма классового различия в обществе, предполагает создание модели существования социальных норм различных групп населения страны, как политической модели, так и экономической. Вместе с тем, эти модели, взаимно пересекаясь внутри нации, дополняя друг друга, тем не менее, становятся универсальной моделью государственного развития, нацеленного только на воспроизводство того правящего класса, который и формирует эту модель, именно поэтому любая смена, как политической, так и экономической модели не может происходить без слома того социального устройства, которое существует в рамках прежней модели. Поэтому сегодня, в условиях Великой депрессии слом прежней модели экономического и политического развития невозможен без слома социальных основ республиканской государственности. Иными словами, сама правящая элита, создающая государственную модель собственного воспроизводства и удержания власти должна именно эту модель разрушить, что абсолютно невозможно. Однако внешние и внутренние факторы создают условия саморазрушения прежней модели, саморазрушения базовых принципов социальной дистанции, поддерживающей правящий класс и закабаляющей класс наемных трудящихся, и эти множащиеся противоречия создают условия, при которых прежняя модель больше не может воспроизводить элиту, стремительно деградирующую в своей неспособности совершать мобилизационные рывки, боясь разрушить тот внутренний системный баланс, который поддерживал и развивал общественно-экон6омическую модель государства. Все эти соображения во многом касаются российской элиты.
Рассмотрев эти философские основы социального деления, возникает вполне резонный вопрос: кто ввел термин «социальная дистанция» в нынешнее коронавирусное положение и каковы были цели такой подмены понятий? Политолог Искандер Ясавеев 23 апреля 2020 года:
Шкалу социальной дистанции недавно использовал Левада-Центр. Эта исследовательская организация опубликовала результаты опроса об отношении граждан России к тем, «чье поведение может рассматриваться как преступное или девиантное». Респондентов попросили ответить на вопрос: «В нашем обществе встречаются люди, чье поведение отклоняется от общепринятых норм. Как, по вашему мнению, следовало бы поступить с алкоголиками, бездомными, геями и лесбиянками, людьми с ВИЧ/СПИД, людьми с тяжелыми психическими нарушениями, наркоманами, педофилами, попрошайками, проститутками, террористами, убийцами, феминистками, членами религиозных сект и экстремистами?»
Как же разделились голоса опрашиваемых «Левада-Центром» людей? Первой группе бездомных, больных ВИЧ, алкоголиков, людей с психическими заболеваниями, попрошаек и наркоманов оказать помощь, вторую группу проституток, феминисток, геев и лесбиянок, членов религиозных сект изолировать от общества и предоставить самим себе, третью группу экстремистов, террористов, педофилов и убийц ликвидировать или изолировать от общества. Итак, тех, кому можно помочь – помогать и защищать, а тех, кому помогать не стоит, по мнению респондентов – нужно изолировать, ликвидировать или предоставить самим себе, то есть, как прокаженных изгнать из общества. Ради чего? Ради очищения общества от скверных людей, не способных жить внутри общества и соблюдать те социальные условия, которые в нем созданы. Это социальный фашизм или социальное благо? Вполне возможно, что совсем скоро, тот, кто ответит на поставленный вопрос: «социальный фашизм» сам перейдет в разряд отверженных, следовательно, создатели социальной дистанции уже вводят в общественное сознание такие базовые понятия, как благонадежный и неблагонадежный. Всех неблагонадежных нужно навсегда изолировать от общества и, что самое удивительное, общество уже готово к этому самоочищению, оно жаждет возвести социальную дистанцию с теми, кто создает проблемы для большинства, более того, навсегда изолировать отверженных на некоем острове, чтобы никогда не вспоминать о тех преступлениях, которые сильно вредили обществу. До какого значения может дойти эта социальная селекция? До абсурда фашизма!
Таким образом, сегодня при помощи механизмов контроля общества, которые отрабатываются в режиме самоизоляции (еще один лукавый термин, предполагающий высшую сознательность самоуправляемого общества) создается образ будущего настоящей диктатуры, когда с одной стороны правящая элита, стремящаяся закрепить свое превосходство наследственной несменяемости собственного положения, готовится ввести военизированную диктатуру общемирового вождя, а самоуправляемое общество с весьма расширенной гражданской позицией, создает «социальную дистанцию» от людей, не вписывающихся в традиционные ценностные и моральные общественные нормы, формируют классовое общество будущего с расширенными функциями тотального контроля самих себя, как способ защиты и безопасности членов мирового сообщества. К тем, кто создает проблемы для общественной безопасности, например, к экстремистам, впоследствии могут быть причислены те, кто исповедует любую из авраамических религий, как люди, способные на радикальные действия (сегодня к подобным радикальным элементам, с подачи Запада, относятся ваххабиты и члены бандформирований ИГИЛ, с которыми ведет борьбу ВКС РФ), и те, кто имеют иную, отличную от большинства, точку зрения на происходящие в обществе процессы, что может быть впоследствии расценено, как социальный экстремизм, подвергающий критике действия власти и социально значимых групп людей. В этом деле поиска экстремистов вполне можно переусердствовать, когда недопускаемая ныне цензура может преобразоваться в цензуру внутриобщественных отношений, но с запретом критики основных ценностных норм и правил.
Сегодня уже идут те процессы, которые получат свое настоящее воплощение в самое ближайшее время, когда невозможное сегодня, благодаря вполне работающей теории «окон Овертона», завтра станет нормой, а впоследствии законом, но для этого нужно создать такие условия существования современного общества, когда внешняя и внутренняя система саморегуляции была бы направлена на создание всеобщей безопасности, даже ценой потери гражданских и нравственных свобод. Поэтому пандемия страха не останавливается и идет дальше к уличным выступлениям, способным перерасти в гражданскую войну и к столкновениям государств в вооруженном противостоянии там, где и зародились все авраамические религии. Подчинив религию – подчинят и общество.
